Весь октябрь наш спецпроект был посвящен мамам особых детей. Они рассказывали истории борьбы за своих детей.
Сегодня мы завершаем проект — историей Наталии Франкель. В детстве ей пришлось нелегко. Став взрослой, она рассказывает, каково это быть «особым» ребенком и какая особая роль отводится родителям таких детей.
Рассказывает Наталия: «Если бы в детстве я умела говорить о своих проблемах, мне бы сейчас потребовалось меньше сеансов у психотерапевта»
Аномалия
Мои будущие родители были женаты, счастливы, интеллигентны, осознанны в желании иметь ребенка. И тут — им было примерно по 30 лет — родилась я. Видимо, произошла какая-то аномалия внутриутробного развития или родовая травма. В итоге у меня неправильно — асимметрично — развит череп, соответственно, я родилась с сильной асимметрией лица.
Забивать гвозди микроскопом
Дедушка был маститым стоматологом, дедушкин брат — известным в городе гомеопатом. У родителей были достаточно серьёзные медицинские связи. И в первые же месяцы моей жизни родители очень много кого обошли и кому меня показали. До пяти лет мне сделали несколько операций, целью которых было минимизировать последствия аномалии. Но тогда, 30-35 лет назад не было ни УЗИ, ни КТ, ни МРТ, ничего.
Потом были еще операции: в восемь-девять лет и в семнадцать. Точного числа операций сейчас никто не вспомнит, их было около 8-10. Сейчас я понимаю, что все эти операции относительно полученного микрорезультата (который не был, по большому счету, заметен никому, кроме врачей), наносили огромный ущерб моему здоровью частыми наркозами. И врачи, которые видят меня сейчас, подтверждают, что не надо было делать ничего вообще: если проблема в черепе, очень проблематично кроить что-то на лице. Смысла в этом было не больше, чем забивать гвозди микроскопом.
Две стороны медали
Сейчас, когда я получила психологическое образование, когда я, поработав с психотерапевтом, вполне гармонична и успешна по жизни, я могу, отстранившись от ситуации, оценить то, что происходило в моей семье во времена моего детства, и будто со стороны посмотреть действия (или бездействия) родителей и на себя. У истории, которую я хочу рассказать, есть две сюжетных линии.
Орел
Со мной никто никогда в семье не разговаривал о том, что со мной что-то не так. Никто не садился и не говорил: «Пупсик, ты наша маленькая любимая девочка, ты такая хорошая. Но ты отличаешься от других. Тебе может быть трудно. Люди бывают разные, люди бывают злые, жестокие, неумные, люди могут говорить тебе то-то и то-то. Знай, что на самом деле ты хорошая, любимая, прекрасная и удивительная, самая лучшая. У каждого есть своё мнение, он имеет на него право, но ты имеешь право послать его на фиг».
И оттого, что со мной никто никогда так не говорил, я ощущала сильный диссонанс: семья хорошая, книжки читают, в театры водят, в семье я одна-единственная доченька-деточка-внученька, бабушка — библиотекарь, дедушка — стоматолог, папа работает, мама красивая, всё, как у людей. А потом я выхожу в мир, иду в школу и попадаю в коллектив из тридцати жестоких детей.
У меня начался психологический коллапс: дома я нормальная, меня все любят; я прихожу в школу, там меня дразнят и обижают; возвращаюсь домой, но в силу того, что дома опять все хорошо, мне непонятно, как подступиться к этому вопросу. Я была достаточно скромным ребёнком, обозначить родителям свои потребности словами не могла — потому молчала, страдала, мучилась. Организм отвечал на мои страдания бесконечными нейродермитами.
За время учебы я сменила четыре школы — родители постоянно куда-то меня переводили. Мои одноклассники меня не обижали, не дразнили. По мне проезжала вся остальная школа — мой внешний дефект был очень заметен, на тот момент я его никак не скрывала, и моя семья тоже не прикладывала никаких усилий, чтобы что-то придумать для этого.
Свою сегодняшнюю чёлку я придумала только в 17 лет, до этого я ходила без неё. И весь переходный возраст, конечно, был полон метаний, страданий и размышлений, какая я несчастная, одинокая, и что же мне так не повезло.
Школы были далеко от дома — я ездила на общественном транспорте, собирая взгляды, мнения, советы и всё, чем был богат советский народ. Если бы я знала на тот момент хотя бы один вариант, какой-нибудь шаблон злого, взрослого, крутого ответа — мне было бы намного проще жить. Сейчас я выросла и у меня есть 33 варианта жесткого ответа на жестокий вопрос или непрошеный совет.
Решка
Но, с другой стороны… Со мной никто никогда в семье не разговаривал, что со мной что-то не так. Понимаю, что это звучит точно так же, но смысл имеет абсолютно противоположный. Никто не готовил меня к тому, что ждёт меня на улице, за дверями моей уютной квартиры. И это абсолютно естественное отношение моей семьи ко мне, всех друзей семьи, детей друзей семьи и так далее, выработало во мне какую-то очень сильную и адекватную защитную составляющую. И когда кончился переходный возраст, у меня началась очень органичная жизнь. Лет с восемнадцати я вела активную тусовочную жизнь, занималась музыкальной журналистикой, три-четыре раза в неделю ходила на концерты. У меня был очень широкий и разнообразный круг знакомств, в котором никто никогда меня не обижал, а напротив, меня уважали и любили.
И я понимаю — здесь сыграло роль то, что меня воспитали в этом формате открытости, лёгкости, позитива и драйва, потому что моя семья была на тот момент очень веселая, гостеприимная и открытая. Если бы меня растили, как розу в банке, мол, «наша девочка не совсем такая, мы её никуда не пустим, чтобы её никто не обидел и не расстроил, чтобы она не плакала, давайте-ка её побережём», я боюсь, что выросла бы моральным уродом — закрытым, закомплексованным, одиноким, не умеющим общаться и решать свои задачи человеком — просто потому, что изначально я была бы в такой позиции «не как все», как ребенок с проблемами, которого надо оградить от социума.
Меня не оградили от социума. С одной стороны, это было очень сурово. А с другой — наверное, это был единственно возможный вариант максимально меня социализировать.
Говорить обо всем
У меня вообще не было, с кем поговорить, я не умела это делать, и семья не учила этому, никто не сказал мне, что это нормально — говорить о проблемах. Сейчас я понимаю, что если бы я умела говорить о своих страхах и боли, то мне было бы намного проще жить тогда, и сейчас мне бы потребовалось намного меньше сеансов у психотерапевта.
И сегодня, будучи мамой, я знаю, что нужно с младенчества разговаривать с ребенком на самые простые темы. Я помногу раз за день говорю каждому своему сыну: «Как ты мне важен, как ты мне нужен, какой ты хороший, любимый, самый лучший, как я тебя люблю, как мне с тобой повезло». Мои дети только что разбили вазу, я сказала: «Я вас люблю, вы клёвые. Вы разбили вазу, ну как можно? — единственная ваза в доме. Но это так круто, что вы разбили вазу, пришли, мне об этом рассказали, замели осколки и не свалили все на кошку из соседней квартиры». И когда в ответ я слышу: «Ты моё самое любимое солнышко, ты моя самая красивая мама», я понимаю, что это взято не из книжек, не из «Колобков» - «Теремков», а из наших общих разговоров.
Я говорю с детьми о чувствах, говорю о страхах. Я говорю о том, чего я боюсь, и в ответ слышу, чего боятся они. Важно своим примером давать ребёнку уверенность в том, что он может прийти именно к тебе и говорить с тобой, близким человеком, прямо сейчас, а не дожидаться 35-летия и разговоров с психотерапевтом.
Нужно извиняться перед детьми, если ты не прав. Нужно рассказывать о том, что мир иногда бывает жесток, и на пути могут встретиться злые люди. Да, их не очень много, но их влияние воспринимается острее и больнее, и, как следствие, западает в душу намного глубже и болезненнее, чем проявления человеческой доброты.
Нужно говорить ребенку о том, что он уникален. Он может быть не похож на других, но уже с трех-четырех лет ребенок всё понимает на уровне слов, а эмоции и чувства воспринимает и вовсе с рождения — и нужно донести до него, что его уникальность уважаема, не отрицаема, не обсуждаема, не осуждаема — она есть, и это данность.
Нужно учить отстаивать свою точку зрения, свою уникальность, свои права. Отстаивать себя и свои границы. И точно знать, что всегда есть поддержка со стороны семьи, забота и понимание.
Сильная сторона
Я
училась в первом классе, и у нас была девочка — очень-очень полная. Но при этом
она была такая позитивная, её любили. В отличие от меня,
у той девочки была точка опоры — родители убедили её, что можно иметь любую
фигуру, но если ты уверена в себе и светишься изнутри, то тебя будут принимать,
с тобой будут дружить. У всех есть сильные стороны, но я свои смогла увидеть,
только будучи взрослой. Сейчас я знаю, как важно ребенку или подростку вовремя
найти что-то ключевое, уникальное, какую-то сильную сторону.
Обсудить на форуме