Редактор Екатерина Кронгауз издала свою первую книгу «Я плохая мать?». Наш корреспондент Ира Форд прочла книгу и встретилась с ее автором, чтобы уточнить некоторые детали родительской концепции Екатерины.
— Екатерина, как вас воспитывали?
— Я была третьим ребенком, и на мне все родительские эксперименты закончились, меня воспитывали «как придется» — не было никакой специальной системы. Это когда первый ребенок, то кажется, что у тебя есть какая-то система, и ты уже какой-то специалист. Потом рождается второй ребенок, и ты понимаешь, что надо перестраивать систему. К третьему ребенку ты признаешь, что никакой системы нет, надо просто выживать.
— А были у вас такие моменты в жизни, когда вы думали, глядя на родителей: «Буду мамой, никогда так не поступлю, — или наоборот: Вот это и я возьму с собой»?
— Естественно, что система воспитания строятся каким-то образом в связи с концепцией, с которой ты имел дело, когда был маленьким. И совершенно не важно, строишь ты свою жизнь от обратного или как подобие. В моем случае есть моменты из детского прошлого, от которых мне удалось уйти: не делать так или не так, а просто понять, что это вообще не моя история, и уйти.
Ну а поскольку я не один родитель в семье, то, по большей части, воспитание — вопрос внутренних договоренностей с мужем, случай, когда одна семейная история сталкивается с другой семейной историей. И где-то одна история поглощает другую, где-то находится компромисс, какие-то вещи вы просто отставляете, а есть какие-то смешные вещи: у нас в семье, например, принято резать еду мелко, а в семье мужа режут крупно. И я не могу понять, как можно крупно резать картошку в суп: это же халтура! А муж не понимает, что я там опять накрошила в суп, в суп не крошат! И я понимаю, что нельзя просто так сказать: «Мне так вкусно», и размышляю о философии картошки в супе дальше, и в какой-то момент думаю: «А, фиг с ним с супом! Кому вообще нужен суп? Почему мы вообще решили, что всех надо кормить супом?». Что за стереотип из детства, что дети, семья — это суп?
— Ребенок — это не обязательно жертва для мамы?
— Нет, конечно. Ребенок это в первую очередь не жертва. Я рожала не в восемнадцать, а в двадцать шесть. И к этому моменту я успела и по ночам пошастать где-то, и ходить в кино тогда, когда я хочу, и сделать некоторую карьеру, и заработать себе на ту машину, которую я хотела. И какие-то основные вещи к рождению ребенка у меня уже были, и я была ими удовлетворена. Так что когда родился Лева, желанный для меня ребенок, мне не казалось, что мне невесело с младенцем. Наоборот, было понимание, что у меня есть силы, есть чувства и есть желание жить дома с младенцем.
— С идеальным младенцем!
— Да, мне кажется, что идеальный младенец Лёва — это была такая «замануха», чтобы появился Яков. Я не идеалист и не скрою — бывают моменты, когда жертвы происходят. Когда детей двое, они начинают болеть без остановки, и вот с октября до марта начинается катавасия с соплями, кашлем и проблемами. И конечно ты тогда не ходишь на работу и что-то еще не делаешь, но я стараюсь всегда держать в голове, что дети — в первую очередь ужасное веселье и радость, это интересная насыщенная история. Ведь что такое ребенок, рождение ребенка? Для современной жизни, в которой развита дикая скорость принятия решения, когда ты должен успеть больше, когда есть возможности, и они все шире, и ты бежишь бесконечно по кругу, невротизированный стрессами, работой, скоростью и технологиями, и… И тут появляется ребенок, для которого не существует ни времени, ни технологий, ничего. И у тебя есть возможность создать микромир, в котором ничего этого нет. Нет карьеры — потому что ребенок вообще не понимает, успешна ты или не успешна — грудь есть, и это «вот такая!» (поднимает большой палец руки кверху) жизнь. Ребенок не понимает, в стране тяжелая ситуация или нет: игрушки есть — и отлично. Ребенок не понимает, хорошо ты его развиваешь или нет, потому что, если ты есть, ему уже хорошо. При этом время, когда ты можешь создавать и поддерживать этот микромир, — совсем короткое. Как только дети вырастают и, например, идут в школу, то этот мир уже проникает в тебя — домашними заданиями, какими-то стихами, продразверсткой, и… И ты теряешь этот купол. Поэтому я считаю, что первые годы жизни ребенка, которые считаются тяжелыми — это легальный шанс на внутреннюю миграцию и абсолютно счастливую жизнь. И, конечно, этим шансом надо пользоваться — потому что дальше ты успеешь и пострадать, и пожертвовать. А чтобы подойти к этому периоду страданий-жертвований полной сил, и существует эта возможность, это окно в счастье.
— А как вы научились не осуждать? Для мам зачастую характерно: или коляска, или слинг; или грудное вскармливание, или искусственное; или соска, или её отсутствие. А вы так лояльно ко всему относитесь…
— Мне кажется, что родительская агрессия, направленная на иной способ воспитания, иной способ кормления, иной способ развития, иной способ всего — она как раз непосредственно связана с ощущением жертвы. Я помню, как на меня в интернете с обвинениями налетел какой-то отец после того, как я написала, что не готова вставать в шесть утра и гулять, что я буду вставать в десять утра, потому что в этот момент я выспалась и готова к подвигам. И то, с какой яростью этот папа стал объяснять, что он в семь утра уже ходит по парку с коляской, для меня было лакмусовой бумажкой — да, он очень устает, он жертвует собой, вставая в семь утра на прогулку, его агрессия — защитный механизм.
Я вот, кстати, вообще не понимаю, почему, если ты в семь утра туда-сюда возишь коляску, ненавидя всех на свете (особенно тех, кто этого не делает!), то это хорошо. Разве от этого хоть кому-нибудь станет лучше?
Это непризнание чужой позиции — результат жертвы, усталости и напряжения, всего того, что ты вкладываешь в своего ребёнка. И если в ответ на твои усилия кто-то говорит: «А, ерунда!», он в этот момент как бы плюет на все твои усилия, на твою жертву, и это значит — либо ты идиот, либо он идиот. Выбор очевиден: конечно, он идиот.
— Расскажите про свою работу: интересно, как сочетается материнство, совершенно материнская публицистика и политическая издание?
— Я профессионально много лет занимаюсь социальной журналистикой. Всю жизнь работают журналистом и редактором, это некая основа моей деятельности. Материнство немножко притупило остроту, с которой я относилась к работе раньше, но оно не сделало меня другим человеком. И как мне была интересна социальная журналистика, так она мне и интересна.
— А когда вы поняли, что разрозненные тексты о детях, которые вы выкладывали в сеть, как паззл, складываются в книгу?
— Мне сразу по реакции аудитории показалось, что материнство, дети, взаимоотношения в семье после появления детей — это какая-то очень живая, тонкая и болезненная тема. А такие темы — мой конек, то, что я люблю всю жизнь.
— Если бы вы были папой своих детей, в чем было бы отличие от вашего сегодняшнего поведения как мамы?
— Оно во многом бы было отличным, поскольку рождение детей сильно (наверное, это связно с гормонами) изменило мою внутреннюю жизнь. Любовь, смерть, рождение детей — роковые моменты жизни, которые случаются с каждым человеком и часто его меняют. Я на своем пути встречала и первое, и второе, и третье — и всё это меня сильно меняло. Я думаю, что мужчин маленькие дети не так перепахивают. Потом, когда дети вырастают, мужчины и женщины сравниваются в отношении к ним, но пока дети маленькие, я думаю, что отношения мам и пап к детям действительно отличаются.
Наверное, будь я папой, я больше играла бы с детьми в футбол. И забивала гвозди!
— А что вы еще не знаете про детей?
— Мы в принципе очень мало знаем про детей. Какие мои дети? Как они устроены? Как они будут принимать решения? Чего они будут хотеть? Как сложится их жизнь? Каким будет характер? Это неизвестно. И мне это очень интересно. И я что-то про них или от них каждый день узнаю, что-то новое испытываю каждый день.
А те ответы на вопросы, которые есть в книжке, это же ответы про меня, а не про детей. Вообще проблемы, тревоги и волнения, которые возникают с маленькими детьми, да всё, что происходит, — это внутренняя жизнь мамы, её микромир.
— Дома рожать или в роддоме?
— Ой, ну кому как хочется. Я не сторонник йогической, буддической и других гармоничных теорий — и потому я рожала в роддоме, так проще.
— Сидеть дома с ребенком, на домашнем обучении или в школе и детском саду?
— Это очень сложный вопрос. Я всегда считала, что в школе, но сейчас я не знаю. Если есть возможность получения ребенком образования в коллективе, но избегая системы (сейчас есть столько параллельных школозаменителей!) то… Ну вы поняли. Но это будет сложное решение!
— Какие бонусы дети дают нам, мамам?
— Какие бонусы у нас от того, что в нашей жизни появляется человек какой-то близкий, важный? Целый новый мир. Вот у меня два новых мира.
Благодарим за помощь в организации интервью общественно-культурный проект «Открытая библиотека»
